Александр и Лев Шаргородские - Министр любви [cборник рассказов]

– Почему вам так хочется именно в Америку, – ворчал Баренбойм, – чем вы лучше других? Выше других?

И тут в Айсуровиче проснулся философ:

– Мистер Баренбойм, – сказал он, – а не потому ли евреи выше других, что их часто вешали?

Трибун неожиданно замолчал, опечалился, грустно смотрел на форум. Неожиданно всплыл “Венецианский купец”:

– Разве у еврея нет глаз? Разве у еврея нет рук? – начал декламировать он, – ...чувств, привязанностей, страстей?!.. Если нас уколоть – разве у нас не идет кровь?.. Если нас отравить – разве мы не умираем?..

Вдруг он оказался на Канатной, в Одессе, в 1905 году, возле только что убитого дедушки, которого он никогда не видел. Баренбойм родился в тридцатом.

– Бей жидов! – неслось из всех окон. Дедушка лежал очень красивый...

– Может, это и идея, – вздохнул Баренбойм, – может, это мысль – попробуйте писать “повешение”. Кто знает – может месяц-другой это

пройдет. Вас вешали... Только вот как вы вылезали из петли?..

– Гм, мистер Баренбойм, – сказала Адель Семеновна, – вся наша жизнь – это вылезание из петли. Это наше Желтое море.

– Пишите о вашем Желтом море, – сказал Баренбойм.

– Где гарантия, что это пройдет? – спросили евреи.

Кровь опять ударила в голову трибуна, но вместо того, чтоб ответить, Баренбойм задекламировал:

Уж если ты разлюбишь – так теперь!

Теперь: когда весь мир со мной в раздоре...

Когда он заканчивал девяностый сонет, с поезда на вокзале Санта-Маринеллы сошёл человек, на которого в Ленинграде показывали пальцем – он знал целых три языка.

– Вы знаете итальянский? – останавливали его на Невском.

– Ариведерчи, – говорил он и бежал переводить “Дольче вита”.

– Неужели вы знаете...

– Оревуар, – бросал он, – гуд бай... Он торопился. Когда вы знаете три – вас разрывают.

И когда он приехал жить в Швейцарию, на него продолжали показывать пальцем – он знал всего три языка. А любой гарсон в кафе – четыре! А горничная – пять – она владела еще португальским. А секретарша...

Поэтому когда он пытался устроиться официантом или горничной – теперь уже ему говорили “ариведерчи”и “оревуар” и даже “ауфидерзейн” –на всех трех. И он понимал – недаром на него на Невском показывали пальцем...

Ему ничего не оставалось, как продолжать писать. Это был, наверное, самый абсурдный писатель – он писал юмор в Швейцарии.

Скажите, зачем калоши в Сахаре?..

Он издал восемь книг, и соседи считали его миллионером, поскольку он никому не говорил, что книги деньги не приносят, а уносят – он платил машинисткам, переводчице, почтальону. Ему – никто!

Вершиной его литературного успеха была премия за лучший юмористический роман, ежегодно вручаемая на Лазурном Берегу, в солнечном Монте-Карло, как говорили – самим князем.

Аркаша не мог проверить, так ли это, поскольку стоимость билета туда и обратно значительно превышала размер премии.

Премия так и осталась неполученной. Она пошла на первый кирпич нового казино.

Потом Аркаше неожиданно повезло – крупный винодел из кантона Во заказал ему свою биографию.

Жизнь винодела была так лучиста, что Аркаше было невыносимо писать. Снег альпийских вершин слепил ему глаза. Он мучился – положительные герои у него всегда плохо выходили.

Наконец биография была окончена. Винодел плакал – детство получилось невероятно тяжелым.

Эта сука заплатила Аркаше вином – 50 бутылок “Гамей”, 84 года.

Все восхищались: невероятная удача – 84 год.

– Что мне год, – отвечал Аркаша, – я не пью.

Он выдул все эти 50 бутылей и неожиданно, когда он уже был близок к отчаянию, далекая Бразилия заказала ему телевизионный фильм на 46 серий. Он почувствовал свой звездный час, он умножил количество серий на сумму крузейро за серию – цифра выходила астрономическая, ему хватало на всю оставшуюся жизнь с шампанским и лошадьми.

Но на пятый день попросили остановить работу над сценарием – бразильскому президенту стало плохо, его состояние вдруг резко ухудшилось.

– Какая связь? – спросил Аркаша, – какая связь?!

Ему объяснили, что если, не дай Бог, президент окачурится, то все деньги пойдут на национальные похороны.

Никто так не переживал за президента, как Аркаша. Он не спал ночь Он пошел в синагогу и впервые молился, долго объясняя Богу, почему надо сохранить жизнь президенту. Хотя бы на год...

Бог не внял. Все деньги ушли на национальные похороны.

Больше всех опять пострадал Аркаша...

...Он шел по Сайта Маринелле, бесшабашно, бездумно, помахивал кожаным чемоданчиком, который ему когда-то подарил сигарный король.

Он встречался с королем в кафе "Микадо", у стен старого города.

– Я о вас много слышал, – сказал король, – моя матушка из-под Ирпени. Она говорила на том же языке, что и вы. И папа курил какую-то русскую гадость. Я много слышал о вас. Я хочу вам помочь. Вы знаете, меня трогает все русское.

Они уже были у витрин его шикарного магазина. Он скрылся таинственно подмигнув и сказав "attendez". Вскоре он вынырнул с чемоданчиком в руках.

– Держите! И пусть ваша жизнь на Западе будет такой же счастливой и богатой, как и моя!

Аркаша долго благодарил. Он знал, что в такой чемоданчик помещается миллион. Мелкими купюрами. О крупных он не смел думать.

На всякий случай он взял такси, на последние, он обнимал чемоданчик, как молодую жену.

Дома он заперся. Задернул шторы – раскрыл. В чемоданчике лежала книга, написанная самим королем – "Как правильно курить сигару"! Со страниц смотрели Черчилль с сигарой, Кастро с сигарой...

Аркаша не курил.

Почему ему всегда дарили то, что ему не было нужно?..

...Он махал чемоданчиком и шел к ребе.

– Первым делом, – сказали ему, – пойдете к ребе. Он подскажет нужные кандидатуры...

В Санта-Маринеллу Аркаша приехал, если хотите, эмиссаром, если хотите, с миссией, почти секретной.

Впервые за всю свою жизнь он был облечен высоким доверием – ему было поручено отобрать в Италии из эмигрантов три семьи, желающих поселиться в Швейцарии.

Он мог отобрать кого угодно, но при одном условии – семья должна была быть религиозной.

– Почему мы должны отдавать всех евреев Америке, – сказали ему в фонде с библейским названием “Левиафан” – там их и так много. Тем более, она сейчас не берет. Евреев в Америке пруд пруди, а у нас их как в трех домах Бруклина. Нам нужен свой маленький Бруклин. Почему бы не влить немного свежей крови в нашу почтенную общину? Но, мсье Бокс, никаких гарантий, мы не Федеральное правительство, мы фонд “Левиафан”, у которого тают средства. Три семьи, мсье Бокс. Если наша страна во время войны спасла десять тысяч евреев, почему бы нам в мирное время не спасти пятнадцать? Мы считаем по пять человек в семье...

К кому было идти, как не к ребе? Ребе был в синагоге, на посту, в беседе с Богом. Аркадий Бокс встал в очередь и, когда она подошла, представился и в двух словах рассказал о своей миссии.

Ребе думал долго – наверное, только ребе могут так долго думать. Наконец он спросил:

– Как вы попали в Швейцарию?!

Ребе был из Польши, сам когда-то мечтал о Швейцарии, но попал в Бруклин, в Вильямсбург.

– Как вы попали в Швейцарию?! – довольно настойчиво повторил он.

Аркаша уже был знаком с этим вопросом. Стоило ему выехать за пределы страны и встретить русского еврея, как его тут же спрашивали, как он попал в Швейцарию.

– Видите ли, – начал Аркаша, – что бы я не ответил, вы все равно не поверите. Придумайте свою версию, любую, какая вам понравится.

– А все-таки? Вы в синагоге. Рядом с Богом.

– Меня взяли туда по гуманитарным соображениям. Как писателя.

– С каких это пор Швейцария стала любить писателей? – поинтересовался ребе.

– Чисто гуманитарная акция, – повторил Аркаша, – как деятеля культуры.

– Вы выдумываете, – сказал ребе, – халоймес! В Швейцарию так не берут!

– Я ж вам сразу сказал – придумайте свою версию.

– И придумывать нечего. И так все ясно.

– Тогда расскажите. Мне интересно, почему меня взяли.

– У вас была тетя. И тетя вам кое-что оставила. Признайтесь!

Он уже давно признавался – в тетях, дядях, в домах, миллионах, яхте в Монако, в картине Шагала. Он признавался. Почему не успокоить людей – им хочется покоя. Почему не успокоить ребе.

Но ребе не успокаивался.

– А у меня не было тети, – появился сарказм, – у меня не было дяди, у меня...

Аркаша долго слушал, кого не было у ребе.

–.. .и меня взяли в Вильямсбург.

Ребе опять задумался, шевелил губами, поднимал глаза к потолку.

– Послушайте, у меня для вас хорошая кандидатура. – Ортодокс Кац.

Аркаша аккуратно записал.

– Где я его могу найти?

– Зачем искать, – сказал ребе, – он перед вами.

Аркаша долго и торжественно молчал.